Ва-йеце

В плену своих представлений

«И было, когда увидел Яаков Рахель, дочь Лавана,

брата своей матери, и скот Лавана, брата своей

матери, и подступился Яаков, и откатил камень

от жерла колодца, и напоил скот Лавана, брата

своей матери. И поцеловал Яаков Рахель,

 и поднял голос свой, и заплакал».

(Бе-рейшит, 29:10-11)

Подернутая романтической дымкой, хрестоматийно знакомая сцена начала Любви. Прямо-таки видится эта голливудская сценка: невообразимо красивая пастушка и гипермужественный супергерой, совершающий сверхпоступок под музыку «Тема любви» из «Крестного отца». Похоже на вашу ассоциацию, не правда ли? Но, естественно, никакого отношения к тому, что описывает Пятикнижие.

Мудрецы (рабейну Бехае и рав Шимшон Рафаэль Гирш) обращают наше внимание на тройное(!) повторение «брат матери его». Три раза в одном предложении?! Не слишком ли?! В самый раз для развеяния романтической дымки. После многолетних скитаний, вдали от дома, Яаков видит чудо – девушку, не просто напоминающую, но духовно родственную маме Ривке. Уместная ассоциация: «и ввел ее Ицхак в шатер своей мамы Сары, и взял Ривку, и стала его женой, и полюбил ее, и утешился Ицхак после [смерти] своей мамы» (24:67). Мидраш подчеркивает духовное равенство Ривки и Сары – присутствие Вс-вышнего (шхина), покинувшая шатер Сары после ее смерти, – вернулась благодаря Ривке.

Попытка измерять чувства наших праотцев и прамам собственной линейкой губительна для адекватного понимания Пятикнижия. Немыслимое (для нас) духовное наполнение (и напряжение) сцены встречи Яакова и Рахели отражается в тройном рефрене: «брата его матери». Невероятное духовное равенство Рахели и Ривки, и, как следствие для Яакова, раскрытие будущего.

Для немногих понимающих.