Хаей Сара

Тридцать семь лет жизни Сары

«И засмеялась Сара внутри себя, говоря:

после нерепродуктивности моей будет у

меня изобилие?... И отрицала Сара, говоря:

не смеялась я, так как трепетала. И сказал

[Вс-вышний]: нет, но ты смеялась»

(Бе-рейшит, 18:12, 15).

Один из самых непонятных для меня сюжетов Пятикнижия. Кроме всех напрашивающихся вопросов, еще один, фирменный: где я во всей этой истории, чему она меня учит?!

Намек на направление, в котором следует искать, дает автор комментария «Црор ґамор» (раби Авраґам Сава (1440-1508), один из изгнанных из Испании мудрецов, ученик рава Моше  де Леона. Его внучка была женой раби Йосефа Каро). Он выдвигает тезис о неабсолютности добра и зла в нашем мире[1]. Его объяснение смеха Сары, вытекающее из этой концепции: Сара ощутила абсолютное Избавление в своей душе: «тогда наполнится рот наш смехом» (Теґилим, 126:2).

Такой эмоциональный женский подход, по мнению рава Сава, в корне противоречит рациональному (мужскому) подходу нашего праотца Авраґама, который воспринял известие о рождении сына-продолжателя с очевидной радостью, но и с пониманием сложности реализации функции Ицхака. Ведь в целом мире не было достойной пары для его наследника. (Зачатие Ривки стало возможным лишь в результате «заклания Ицхака»). И потому, говорит автор «Црор ґамор», реакция нашего праотца Авраґама на слова Вс-вышнего: «возьми, пожалуйста, сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Ицхака» была отчасти радостной от разрешенного сомнения. У Ицхака появилась функция в этом мире!

Но вернемся с помощью рава Сава к нашей маме Саре. Целый ряд ришойним[2] усматривают в словах «и были жизни Сары» (23:1) намек на то, что полнота ее жизни реализовалась в последние тридцать семь лет, после рождения Ицхака. Слово «ва-иґию – и были» имеет гиматрию тридцать семь, и намекает именно на это. А значит, причиной ухода Сары из нашего мира была ошибочная концепция абсолютности Добра, сделанного ей Творцом, через подаренную ей жизнь Ицхака.