Перейти на страницу: 1 2 3 4 5 6 7

Вне категорий Добра и Зла

Еще прежде, чем я начну петь дифирамбы нашему таланту в лице второй функции, отметим, что все выше и ниже сказанное находится вне категории хорошо/плохо. Ведь нравственный выбор не в данности, а в том, как мы ею пользуемся. Палка для битья или палочка-выручалочка? В качестве примера – фарисейство (в христианском смысле этого слова). Способность сводить стенку со стенкой, это ярко выраженная способность строить логические цепочки, соединяющие что угодно. Гибкость разума – вторая функция разумности, обращенная во Зло. Будучи обращенной к Свету, эта же вторая разумность позволит вам стать гениальным педагогом, способным показать красоту построения (внутреннюю логику) любой идеи – в литературе, в науке, в социуме. А вторая идейность, наряду с нравственной гибкостью, именуемой в просторечии подлостью (под лозунгом: цель оправдывает средства) нацеленная на добро, сделает вас гениальным инженером, способным «довести до ума» любое изобретение.

Вообще, личность – это инструмент, данный нам от рождения, а, следовательно, не бывающим плохим или хорошим. В качестве примера – две личности, абсолютно идентичные по структуре, но совершенно несравнимые по сути – Анна Андреевна Ахматова и товарищ[1] Ґитлер. У гениального лирического поэта и у гения Зла было одно и то же строение личности. Обсудим его.

Первая функция обоих – идейность. В случае Ґитлера комментарии излишни, а применительно к дару Анны Андреевны – это объяснение малого объема ее поэтического наследия. Для творчества Ахматовой побудительная причина – идея. И «Реквием», и «Поэма без героя», и все ее большие и малые (по размеру) произведения, являются выражением идеи. Пример – все ее творчество. А кто с этим не согласен, пусть обратится ко «Второй книге» Надежды Яковлевны Мандельштам, которая много страниц своих воспоминаний посвятила своей подруге Ахматовой.

Если для Мандельштама и Пастернака (первая функция – эмоциональность) строчки – это эмоциональная реакция на происходящее (внутри или снаружи, не принципиально), то для Анны Андреевны – это изображение Идеи:

«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

- А это вы можете описать?

И я сказала:

- Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

(«Вместо предисловия» к поэме «Реквием»).

Конечно же, ее талант – вторая функция – эмоциональность, лиричность. Талант товарища Ґитлера – виртуозное владение эмоциями – способность заводить толпу с двух фраз – ораторство, риторика. Но именно третья функция (выбор, работа) делает пропасть между ними бездонной. Их слабость заключалась в недоверии к фактам, к рациональности. И если Ахматова духовно развивалась и стала к концу жизни ученым-пушкинистом, то товарищ Ґитлер свою слабость лелеял и возводил на пьедестал, предпочитая свою интуицию упрямым фактам. Процитирую в этом контексте главного идеолога национал-социалистической рабочей партии товарища Альфреда Розенберга: «Всякий раз, когда я слышу слово «интеллект», моя рука непроизвольно тянется к кобуре пистолета».

Именно нежелание полагаться на доводы разума привели фюрера к 30 апреля 1945 года. Приведу всего два примера. В августе 1941 года, когда количество военнопленных красноармейцев перевалило за полтора миллиона, здравомыслящие генералы Вермахта предлагали создать русскую армию для свержения сталинского режима. Обмундированные и вооруженные собственным оружием, сотни тысяч колхозников и интеллигентов, ненавидящих товарища Сталина и большевиков, были готовы сражаться с кровавой властью коммунистов. Исход войны на Востоке при таком развороте событий был предрешен.

Это было очевидно для любого мало-мальски разумного человека. Но не для Адольфа Алоизьевича. Он не был разумен, а самое главное – уже давно перестал быть человеком (о его дегуманизации нам еще предстоит серьезный разговор в заключении данной темы). Его идеология (недочеловечность русских и белорусов) и фанатичная вера в себя привели его к решению самолично справиться с советской системой. Пленных, а их к концу 1941 года было больше 4,5 миллионов (!), он попросту уморил голодом в голодную зиму 41-42 годов.

Второй, не менее разительный сюжет связан с пиком достижений Вермахта в июне-июле 1942г. Победоносный Роммель и не менее победоносный Паулюс стояли на пороге победы[2]. Но нежелание фюрера прислушиваться к голосу разума и не ввязываться в уличные бои на улицах разрушенного Сталинграда, и неподкрепление сил Роммеля в Северной Африке дали известные результаты. Даже мне, старшему сержанту пехотинцу понятна пагубность лобового столкновения в руинах города Сталина, фланговое обеспечение которого было возложено на румынских солдат. Но гениальный (самооценка Ґитлера) интуит и в этот раз не послушался голоса рассудка.

И наконец, на четвертом, самом неглавном месте – телесность. У Анны Андреевны Ахматовой слабовыраженность инстинктивной природы сказалась в ее неуспешности в качестве жены (свидетельство Николая Гумилева). Да и в качестве матери ей не за что петь дифирамбы – маленький Лева жил и воспитывался у бабушки А.И.Гумилевой в Бежецке. И все это при ее однозначной порядочности.

У Адольфа Алоизьевича четвертая телесность выражалась в аскетизме – вегетарианец, спал на узкой, простенькой кровати, вовсе не бабник. Собственно, не сугубая важность инстинктов позволяет объяснить всегда поражавшую меня беспечность (бесстрашность) экстремалов. Различных гонщиков и альпинистов. Они, конечно, боятся смерти, но меньше других людей. Их основной инстинкт – инстинкт самосохранения, приглушен в сравнении с теми, у кого тело занимает более значительное место в жизни.

И в качестве вывода – сугубая порядочность Ахматовой и мерзопакостность главного нациста вовсе не мешали им быть одинаково устроенными личностями. Следовательно, личность подобна инструменту и находится вне категорий Добра и Зла. Нет хороших или плохих личностей, как не бывает хорошей или плохой формы ушей. Понятно, что наши природные данные во многом определяют нашу жизнь, но никак не наш выбор!