Каждый день, рано утром, когда читают молитвы Слихос, цадик из Немирова исчезает из города. Никто его не видит на рассвете в эти дни ни на улице, ни в синагоге и ни в бейс-медраше. Но и дома его тоже нет. Его домашние встают спозаранку, уходят в синагогу на Слихос, а он, несомненно, выходит потом один.

Дверь его дома оставалась открытой. В дом цадика воры не пойдут: кто притронется к его двери — рука отсохнет. Но где же все-таки цадик?

Где же еще он должен быть? Без всякого сомнения, на небе. Дни-то страшные. У евреев много забот, им нужны средства к существованию, им нужны мир и здоровье, да и много еще чего нужно…

И Йом-Кипур приближается, Судья всей земли будет творить суд, а сатана так и шныряет по земле и тысячью глаз проникает в самое сердце и в самую душу человеку, чтобы найти там грехи... И подстрекает и уговаривает совершить какой-нибудь грех, а потом поднимается на небо и тут же доносит об этом… Кто же заступится за евреев в эти трудные дни, если не цадик из Немирова?

Как это где цадик? Он, без всякого сомнения, поднимается на небо, падает там ниц перед Святым Престолом и молит за еврейский народ, а иногда даже не молит и не просит, а настойчиво требует.

И вот приехал как-то в Немиров миснагед из «Литовского Иерусалима», Вильно, послушал, что и как говорят о цадике, и стал смеяться. Как известно, литваки сильны только в «открытом», т.е. написанном. И в их черствой душе нет ни капли веры в цадиков. Они мало думают о Святых Книгах, а забивают себе голову Талмудом и Законом. Наш литвак смеется и показывает всем отрывок из Геморы, в котором сказано, что даже Моше-рабейну не удостоился чести подняться на небо, а висел под ним на расстоянии двух с половиной амос. Где уж цадику из Немирова! Вот и поспорь с литваком!

Но если так, то где все-таки цадик во время чтения Слихос? «Какое мне дело!» — отмахивается наглец-литвак, а сам уже строит планы, как расследовать это непонятное явление. И говорит, что у него в запасе есть и другие вопросы о цадиках да еще похлеще…

В тот же день, между минхой и маарив, литвак пробрался в спальню цадика и улегся в ожидании под его кроватью, чтобы выяснить, наконец, куда исчезает цадик и что он делает во время чтения Слихос.

Кто-нибудь другой, может, и задремал, а то и уснул бы, но литвак никогда не растеряется — он стал читать на память целые куски из избранного им трактата Талмуда. Так этот упрямец и пролежал всю ночь под кроватью цадика, повторяя наизусть Святое Учение.

На рассвете слышит он, как зовут евреев на Слихос. Цадик уже давно не спит. Литвак слышит, как он целый час ворочается на своем ложе, тяжело вздыхает и стонет. Те, кто слышал, как стонет цадик из Немирова, знают, сколько в этом стоне скорби обо всех сынах Израиля, сколько страданий в каждом вздохе. Сердце человеческое может разорваться. Уж во всяком случае, те, кто слышал, слезами обливались. Но литвак сделан из железа. Ему хоть бы что, слушает и остается себе тем же литваком, каким и был раньше. Ничего его не трогает. Лежит и шепчет себе под нос отрывок из Талмуда…

Оба лежат. Цадик, да продлятся дни его, лежит на кровати, а литвак под кроватью. Когда стали звать на Слихос, литвак услышал, как в соседних комнатах началось движение. Скрипят кровати, домашние цадика встают с постелей, пробормотав несколько еврейских слов, обливают водой свои пальцы, и уходят, оставляя дверь незапертой... И снова стало тихо и темно. Погас свет, проникавший под кровать цадика из других комнат, и только свет луны пробивается сквозь ставни. И литвак остался наедине с цадиком.

После литвак признавался, что в тот момент напал на него ужасный страх. Мурашки начали бегать по его коже и волосы его пейсов стали колоть его как иголки. Шутка ли, остаться наедине с цадиком на рассвете в час Слихос! Но литвак — упрямец отчаянный. Дрожит всем телом, как рыба в воде, но лежит под кроватью.

А между тем, цадик, да продлятся дни его, встает со своего ложа. Сначала он делает то, что положено делать еврею. Потом подходит к шкафу и вытаскивает оттуда узел с крестьянской одеждой: широкие белые полотняные штаны, высокие, смазанные дегтем сапоги, толстый тулуп, высокую меховую шапку и широкий кожаный пояс с медной пряжкой, — мужицкую одежду!

И вот в эту-то мужицкую одежду и облачился цадик. А из кармана его тулупа торчит толстая крестьянская веревка…

Литвак глазам своим не верит. Кажется ему, что он заснул и видит странный сон. Но нет, не во сне это происходит…

Цадик вышел из своей комнаты и литвак крадется за ним незаметно, словно тень…

Цадик прошел по всем комнатам и зашел в кухню. Наклонился, взял топор из-под кровати кухарки, засунул его за пояс и вышел из дома.

«Что же это такое?! Цадик днем, и газлен (разбойник) по ночам?!» — думает литвак и весь трепещет от страха, но продолжает идти следом.

Из домов, мимо которых проходит цадик, доносятся стоны и вздохи. Он старается держаться темной стороны улицы, прячась в тени домов. Скользит от дома к дому, и литвак за ним. И при каждом шаге сердце литвака стучит, как молот…

Вот цадик вышел из города. А за городом — лес. Подошел он к молодой сосне, вынул из-за пояса топор и стал рубить дерево.

Литвак стоял поодаль и с удивлением наблюдал, как цадик разрубает дерево на щепы, потом сваливает их в кучу и связывает их веревкой из его кармана. Взваливает вязанку на спину, засовывает топор за пояс и возвращается в город.

Цадик шагает, согнувшись под ношей, а литвак — за ним.

Вот цадик останавливается на боковой улочке у маленькой полуразваленной лачуги и тихонько стучит в окошко.

Литвак слышит, как из домика доносится слабый женский голос: «Кто там?» Цадик отвечает по-украински: «Я!» Женщина спрашивает: «Кто это я?» И цадик отвечает: «Василь!» «Василь? Какой Василь? И чего ты хочешь, Василь?»

Цадик говорит ей по-мужицки, что у него есть вязанка дров для продажи и что продает он ее почти задаром.

Не дожидаясь ответа, цадик открывает дверь и входит в дом. Литвак проскальзывает за ним.

При свете луны видит он маленькую каморку с поломанной мебелью, а в постели — больную, прикрытую тряпьем.

И больная спрашивает:

— На что я это куплю, Василь? У бедной вдовы нет денег.

— Я тебе дам взаймы, — отвечает мнимый Василь, — Это стоит всего шесть грошей.

— И как же я рассчитаюсь с тобой? Кто мне поможет? — вздыхает бедная женщина.

А цадик, уже положивший вязанку дров на пол, укоризненно говорит ей:

— Какая глупая еврейка! Ты, может быть, смертельно больна, а я доверяю тебе шесть копеек. А у тебя есть такой великий, милостливый и вечный Бог, и ты не веришь, что он пошлет тебе шесть грошей!..

— А кто растопит мне печь? — вздыхает женщина. — Разве я могу подняться? Кто знает, когда мой сын вернется с работы?

— Я растоплю, — отвечает цадик.

Пока цадик кладет дрова в печку, он со вздохом читает первую часть Слихос для того дня. А когда зажигает огонь и дрова вспыхивают, он радостно читает вторую часть Слихос. И когда огонь начинает ровно гореть, он говорит третью часть Слихос и закрывает печку. И тихо покидает дом.

Литвак, который видел все это своими собственными глазами, совершенно переродился. Он полюбил цадика и поверил в него. И с тех пор ездит к нему дважды в год.

А когда слышит, как кто-нибудь рассказывает, что цадик из Немирова возносится на небо в дни чтения Слихос, он больше не смеется. И только тихо говорит:

— Если еще не выше!..