|
Недельная глава Торы Насо 5773
|
|
| Yael | Дата: Понедельник, 13.05.2013, 20:24 | Сообщение # 1 |
Группа: Администраторы
Сообщений: 4387
Награды: 33
Репутация: 13
Статус: Offline
|
Дорогие Друзья!
На нашей шабатней страничке вы найдете недельную главу Торы для детей, тематические раскраски для самых маленьких, женскую страничку с мицвотдля женщин и рецептами еврейской кухни и многое другое для всей семьи, что поможет вам в создании настоящей шабатней атмосферы вашего дома!
 Насо 5773 ВСЁ пожирающая РЕВНОСТЬ
«И говорил Всевышний, обращаясь к Моше, так: «Говори сынам Израиля и скожи им: «Если чья-либо жена совратится и поступит с ним нечестно, и ляжет с ней человек с излиянием семени, и это было скрыто от глаз мужа её, а она осквернилась втайне, и свидетеля против неё нет, и не была она взята силой, а на него найдёт дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она осквернилась, или же найдёт на него дух ревности, и будет он ревновать жену свою, а она не осквернилась, то пусть приведёт этот человек жену свою к коhену и принесёт за неё десятую долю эйфы ячменной муки, но масла не возливает на неё и ароматной смолы не кладёт, ибо это дар ревности, дар памятный, напоминающий о провинности.»
Ба-мидбар, 5:11-15,23-24
Законы о еврейской жене, пробудившей ревность появляющиеся в настоящей главе, заслужили у мудрецов наименование сота. Листот означает отклоняться. И получается, что речь идёт об очевидно-резком отклонении от еврейских норм, даже если подозрения мужа беспочвенны.
Как нам кажется, Тора предлагает однозначно крайние меры (стирание написанного Имени и т. д.) ради решения проблемы ревности.
Отчего эта, в общем-то, «житейская проблема» заслуживает подобного к себе отношения?
Не ссылаясь на классику («Отелло» и др.), я воспользуюсь терминами современной психологии. Ревность (зависть) -- это тяжелейшее проявление корней эгоистического начала в человеке. Огонь ревности (зависти), пожирающий человека изнутри, -- это не просто бессмысленная трата вовсе не лишней психоэнергии (следует отметить, что лишней энергии просто не существует), а уничтожение всего позитивного, то есть самого фундамента личности.
Никакой спуск, если он в конечном итоге приводит к подъему, не был напрасным.
«Если же не осквернилась женщина и чиста она, останется она невредимой, и будет оплодотворяема семенем.» (Ба-мидбар, 5:28)
За каждую победу над собой человек получает жизнеутверждающий подарок Творца.
Утром проснулся живой.
Разве не повод для счастья?
Пусть выпадает не часто,
Хватит с лихвой.
|
|
|
| |
| |
| volodintal | Дата: Четверг, 16.05.2013, 02:25 | Сообщение # 2 |
Группа: Проверенные
Сообщений: 244
Награды: 5
Репутация: 2
Статус: Offline
|
Недельная глава "Насо" для самых маленьких
После того как Всевыший приказал Моше особенным образом расположить сынов Израиля на стоянке, в которой было три лагеря: "лагерь шхины", "лагерь левитов" и "лагерь исраэлитов". Ашем не хотел, чтобы бней Исроэль думали, что в их лагере не прибывает шхина, в отличии от двух предыдущих, поэтому приказал Всевышний Моше сказать народу Израиля, что в "лагерь Израиля" запрещено заходить тем, кто духовно нечист, болен болезнью "мецора" и им придется выйти за пределы стана. Когда исроэлиты увидят, что есть люди, которым запрещено находится в их лагере, то поймут, что и у них в лагере пребывает шхина и святость, просто в лагере левитов святость больше, поскольку они служащие Храма, а в "лагере Шхины" святость выше, потому что в нем находится Арон, в котором покоятся скрижали завета.
|
|
|
| |
| |
| volodintal | Дата: Четверг, 16.05.2013, 02:39 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 244
Награды: 5
Репутация: 2
Статус: Offline
|
Женская страница
Дорогие читательницы! На этой неделе, 2 сивана – йорцайт раббанит Гиты-Леи, жены великого мудреца Торы рава Ицхака Зильбера, главы русскоязычных баалей-тшува Израиля. Предлагаем вашему вниманию воспоминания ее дочери, раббанит Хавы Куперман.
Мамина семья
Мой дедушка, реб Биньямин-Ицхак Зайдман, был родом из Бреста (тогда он назывался Брест-Литовск. Город находился на границей между Белоруссией и Польшей и несколько раз оказывался то в одном, то в другом владении). Когда он перешел границу, его заподозрили в шпионаже, потому что он выглядел довольно не-обычно: в семнадцать лет у него уже была длинная борода. Что это такое – молодой парень с бородой? Несомненно, шпион!
Дедушку подержали какое-то время в полиции, и в итоге выпустили, но к тому моменту граница между Россией и Польшей поменялась, и он не смог вернуться обратно. Так, в 17-летнем возрасте он оказался совершенно один в Советском Союзе, не имея никакой информации о судьбе своих родственников. Через какое-то время дедушка попал в Самару (Куйбышев) и остался там жить. Дедушка очень любил Брест. Он много рассказывал о нем старшей дочери, моей маме, и обещал, что возьмет ее туда. Но вскоре после того, как мама закончила школу, началась война… Так что, живя в СССР, все годы мы ничего не знали о них. Я знаю, что есть какие-то родственники, которые уехали в Южную Америку, мама пыталась их искать, но никого не на-шла.
Дедушка был невысокого роста, широкоплечим. Бабушка, Фрума-Малка, была даже выше его. Бабушка была очень активной и очень решительной. Например, когда мужа ее дочери, рава Шолома Рабиновича, забрали в русскую армию, и он пришел домой сообщить об этом, бабушка сказала: «Если ты сейчас пойдешь на фронт, ты не возвратишься живым». Она взяла его военную форму и сожгла. Чтобы не было никаких доказательств, что он был в армии.
Когда же его арестовали, то бабушку вызвали на очную ставку с ним. Он сказал, что она была ему как мать, помогала во всем. Бабушка же, понимая, что сможет помочь ему больше, если останется на воле, начала на него кричать: «Ты, польский вор! Что тебе от меня надо? Ты сам сидишь, хочешь меня тоже посадить?!»
А второго моего дядю, Аарона, посадили на десять лет, и даже в тюрьме он кричал: «Долой Сталина!» Все, кто это слышал, разбегались в ужасе, чтобы их не обвинили в соучастии в антисталинской пропаганде. За это ему, конечно же, добавили срок. И он заболел там туберкулезом, а в тех условиях это была смертельная болезнь. Тогда моя бабушка поехала в тюрьму, чтобы его оттуда вытащить. И ей это удалось! Но, увы, там она сама заразилась туберкулезом, от которого не оправилась.
Так что бабушка была очень деятельной. У нее все горело в руках, она могла заниматься тысячью дел одновременно.
Дедушка работал заготовщиком – вырезал из кожи заготовки для обуви. Во время войны это была очень нужная профессия, и дедушка работал день и ночь, так что у него всегда болели глаза, и всегда были красны-ми, и маминой обязанностью было закапывать ему капли. Вырученными деньгами он практически не пользовался для себя. Ему, как ценному работнику, дали небольшой участок земли и картошку, и дедушка, который прежде вообще не имел дела с землей, посадил картошку. Он рассказывал, что вырос невиданный урожай. Кроме того, бабушка покупала пшено. Каждую пятницу она варила огромные ведра этой картошки и пшена, они шли с дедушкой в синагогу и раздавали еду всем голодным. А ведь в то время Куйбышев превратился во вторую столицу: туда эвакуировали заводы, институты и т.д. Так что было и множество беженцев. Каждый день приходили поезда, привозившие измученных людей и... тех, кто не дожил до конца пути. И бабушка ходила на вокзал, находила среди умерших евреев и организовывала им еврейские похороны.
К сожалению, я их знаю только по рассказам. Дедушка умер еще до моего рождения, а бабушка – когда мне было 2,5 года. Я очень смутно помню ее похороны.
Моя мама, Гита-Лея, была старшей дочерью в семье. Она родилась в Куйбышеве в 1921 году. Она родилась 9 Ава, который выпал на Шаббат. (Мама всегда говорила, что тот, кто родился в Шаббат, умирает тоже в Шаббат. И она действительно умерла в Шаббат). У мамы были еще две сестры – Келя и Дина-Рахель, и брат Кальман. Дина была самая младшая. Папа разделил между двумя сестрами имена наших праматерей – Лея и Рахель.
Тетя Дина в 1946-м году уехала в Америку, и ее семья по сей день там. Когда она уехала, ей было восемна-дцать лет, и встретились они только через 33 года! Причем тетя Дина помнила, что у нее есть второе имя, но не помнила какое – Лея или Рахель? Когда они встретились с мамой, та ей напомнила: «Конечно же, ты – Рахель. Ты же младшая!» Они с мамой были очень похожи по характеру – всегда все для других. У них была отложена какая-то сумма, которую они собирали себе на квартиру. Когда они узнали, что мы приезжаем (в Израиль), и Сару нужно выдать замуж, а у нас нет ни копейки, то они взяли эту сумму и отдали нам. А сами так и не купили квартиру. Папа и дядя, реб Шолом, всегда очень радовались встречам – в особенности потому, что они были редкими (изредка они приезжали, несколько раз папа ездил в Америку по делам). Они невероятно восхищались друг другом и очень друг друга любили. Мы, дети, до сих пор поддерживаем хорошую связь между семьями.
А тетя Келя уехала в Израиль в 1956-м. (Дядя Кальман уехал намного позже, чуть раньше нас. Мы задержа-лись дольше всех). Когда мы приехали, то сразу восстановили связь, и очень близко общались и с семьей тети Кели, и с семьей тети Дины. Они нам постоянно помогали, например, все время посылали посылки в Россию. Тетя Келя и дядя Аарон посылали каждый год мацу на Песах – и нам, и еще многим евреям. Это была тяжелая работа: весь год дядя Аарон собирал деньги, а тетя Келя узнавала адреса тех, кому нужно, и потом сама упаковывала посылки, писала десятки адресов и посылала в СССР.
Насчет дяди Кальмана (мы все звали его дядя Кама) я знаю, что он учился в том же институте, где и мама. И соблюдал все законы в самые сложные времена, как и все члены нашей семьи. Дядя Кальман умер достаточно рано, ему было около сорока. Это был несчастный случай – он поставил чайник на огонь и не заметил, что тот погас, а газ остался включен. Так что он погиб от утечки газа. Папа очень переживал, что так получилось.
У дяди Кальмана была единственная дочь, Мина, старше меня лет на 5-6. Он ее обожал – солнце вставало с Миной, и заходило с Миной. В Ташкенте Мина училась в той же школе, что и я, и мы очень дружили – еще бы, единственная двоюродная сестра! Когда мы приехали в Израиль, в Иерусалим, Мина была здесь уже около года. Мина вышла замуж за человека из «Меа Шеарим». Ее помолвка была у нас дома. У нас тогда еще жила кошка, и мы все пытались спрятать эту кошку, чтобы не пугать семью жениха (в религиозных семьях не принято держать домашних животных), а кошка не слушалась и убегала... Отец Мининого жениха был большим талмид хахамом, написал книгу комментариев на трактат «Звахим» – один из самых сложных в Талмуде.
Детство
Когда маме было шесть лет, дедушка нанял ей учителя, чтобы научил ее читать на иврите и идиш, выучил с ней все молитвы, и обучил ее читать книгу «Хайей Адам» на идиш, чтобы в случае необходимости она могла сама найти любую алаху, которую нужно. В наше время книгой «Хайей Адам» пользуются, в основном, раввины. А тут – шестилетняя девочка. Тем не менее, она все это выучила и очень хорошо разбиралась во всем. Она прекрасно знала сидур. Я помню, что когда была маленькая, удивлялась, что я в сидуре ничего не могу найти, а у мамы он послушный – только она открывает и сразу все находит.
В то время, когда мама училась, еще существовали еврейские школы, где преподавание велось на идиш. Но они были очень коммунистические. И дедушка думал, куда ее отправить: с одной стороны, в еврейской школе ее хорошо научат читать и писать на идиш, а в русской школе, конечно же, этого не будет. Но все же он решил отдать ее в русскую школу: там, по крайней мере, не будет ничего явно против иудаизма. И, более того: «Если ты вдруг в Песах не придешь в школу, – сказал он маме, – то все подумают: заболела. А в еврейской школе никого не проведешь. Так что соблюдать заповеди будет намного тяжелее». Вот так маму воспитывали.
Один человек рассказал мне уже здесь, в Израиле, что однажды он, будучи военным, оказался в Кызыл-Орде (бабушка с дедушкой были там в ссылке). Он к тому времени уже довольно долго был в армии, но все-таки старался что-то соблюдать. Он пришел к ним домой, они радушно его приняли – все-таки еврей, да еще и что-то соблюдающий... Но понятно, что все-таки он уже был не на том уровне, как раньше. И когда он собрался уходить, то, прощаясь, собрался пожать руку моей тете. Вдруг она уронила платок. Он бросился поднимать. Но когда вторично подал ей руку, у нее опять что-то упало. И так несколько раз, пока он не сообразил, что эта девушка просто не подает руку мужчинам. В то советское время девушка настолько серьезно соблюдает законы Торы! Он был просто поражен. Притом, что, как он рассказал, она сделала это так деликатно, что было совершенно непонятно. Он понял через какое-то время только потому, что все-таки был религиозным человеком.
Юность
Когда мама закончила школу, возник вопрос: куда идти учиться? Бабушка считала, что женщине подходят только две профессии: либо преподаватель, либо врач. Мама же решила, что она хочет быть инженером-электриком. У нее был очень точный, аналитический ум.
Так что мама пошла учиться на инженера. Она была чуть ли не единственной девушкой в группе. В 1941 году мама была только на втором курсе, но инженер-электрик – настолько необходимая профессия на войне, что их всех тут же отправили на работу. Когда после войны была устроена встреча однокурсников, мама увидела, что из мужчин почти никого не осталось в живых. Она сама работала на заводе, и занималась проверкой часового механизма на минах – профессия, где, как говорится, можно ошибиться только один раз. Со всеми сотрудниками мама была в очень хороших отношениях. Ей даже давали на хранение спирт – огромную драгоценность в то время. Про нее знали, что она ничего не ворует, так что ей можно было это доверить.
Все заработанные деньги мама отдавала дедушке, и они тоже шли в «общий котел», из которого кормили бесчисленное количество беженцев. За субботним столом у них всегда сидело как минимум десяток голодных. И это во время войны! Однажды у мамы порвалось платье, и она попросила новое – в конце концов, ведь она эти деньги заработала собственным трудом, она имеет право купить себе платье... «Пожалуйста, я могу тебе дать деньги, – сказал дедушка, – но имей в виду: на те деньги, что ты потратишь на платье, другие люди не смогут получить еду. Решай сама». Понятно, что она решила.
Конечно же, мама соблюдала кашрут, так что, работая более десяти часов в сутки, в заводской столовой она не ела. Она брала с собой. Но это было очень неудобно: еда мялась, портилась... Однажды она решила все-таки пойти в столовую, и выбрать там что-то более-менее кошерное: может быть, какие-то овощи, яйцо, вареную картошку... Ну хотя бы чай! Ведь шансов, что там будут варить мясо, было мало: война. И вот, когда она подходила к столовой, навстречу ей вышла группа молодежи, заливающаяся смехом: они держали в руках тарелку, а в тарелке была... половина таракана! Это было настолько отвратительно для мамы, что она поняла: Всевышний дает ей знак, что нельзя даже приближаться к этой столовой... И продолжила приносить еду из дому. Так что около пяти лет мама питалась всухомятку.
В итоге мама закончила институт, у меня даже хранятся ее диплом и дипломная работа. Она была отличницей.
|
|
|
| |
| |
| volodintal | Дата: Четверг, 16.05.2013, 02:40 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 244
Награды: 5
Репутация: 2
Статус: Offline
|
Семейная жизнь
Папа и мама поженились практически сразу после войны – в элуле (сентябре) 1945 года. Выйдя замуж, мама должна была переехать из Куйбышева в Казань. Но поскольку она работала на военном заводе, ее не отпускали. Даже замужество для советской власти не являлось достаточной причиной. И тогда рав Мордехай Дубин, который и устроил брак моих родителей, задействовал свои связи (мама даже помнит, что он спрашивал у нее, знает ли она человека по фамилии Вовси, и можно ли на него полагаться. А Вовси – это была настоящая фамилия знаменитого Михоэлса), и с помощью Михоэлса добился для мамы разрешения переехать в Казань.
Мама рассказывала, как она ехала в Казань. Ехала одна, потому что ее родители в это время находились в ссылке, сначала в Омске, а потом в Казахстане.
Это поездка была для нее просто жуткой пыткой: в то время все военные возвращались по домам, и она была единственной женщиной в вагоне, полном опьяненных победой фронтовиков, которые уже несколько лет женщин в глаза не видели... Слава Всевышнему, Он охранял ее, и ей удалось добраться к папе целой и невредимой.
Бабушка всегда сама вела домашнее хозяйство, и не желала никакой помощи. Всем трем дочерям она говорила: «Вы только сидите и учитесь!» Поэтому, когда моя мама вышла замуж, она не знала даже, как сварить яйцо. Когда она думала, как сварить суп, она совершенно не понимала, нужно ли налить в кастрюлю стакан воды, или ведро. Она, конечно, потом научилась. В основном, ее учила папина мама, и у нас сохранилось много рецептов из ее кухни. А вот от маминой мамы ничего нет. Позже, когда родители переехали в Ташкент, там были женщины, которые организовывали еврейские свадьбы, и сами все готовили. Моя мама приходила и помогала им. От них она тоже научилась многому в плане готовки. В итоге она прекрасно готовила.
Мама рассказывала, как она в первый раз окуналась в микву – еще в Куйбышеве. Законам чистоты семейной жизни ее обучала бабушка и еще одна женщина. Эта женщина была необыкновенной – она всю жизнь все строго соблюдала, живя при этом с совершенно светскими (советскими!) детьми. Она все переживала, что, несмотря на то, что старается есть только кошерное, но не может уследить за тем, чтобы дети не путали посуду и т.п., и наверняка, что-то трефное и ей в рот попадает.
Мама пошла работать учительницей физики. Вскоре родилась Сара. Когда ей было полтора года, бабушка (папина мама) умерла. Потом родился мой брат (о том, как ему делали обрезание, рассказывается в книге «Чтобы ты остался евреем»). Мама рассказывала, что, когда она выходила из больницы, ей сразу же дали противозачаточные таблетки – двое маленьких детей подряд, это же само собой разумеется! Маме дали эту пачку в руки (отказаться она не могла – на нее бы посмотрели, как на сумасшедшую), и она вышла на улицу, ощущая, что эта коробочка просто горит у нее в руках. Она дошла до ближайшей урны и сразу выбросила туда таблетки. Я всегда думала – откуда у мамы было настолько четкое и правильное мировоззрение? Это, конечно, заслуга ее родителей.
Мама рассказывала, что когда Бенцион родился, Сара довольно сильно ревновала к нему. Ведь ей самой еще не было двух лет. И вдруг приносят какого-то младенца, на которого все любуются и все вокруг него танцуют! И однажды мама застала Сару с вилкой в руках, целящейся в глаза малышу. Мама была в ужасе. И с тех пор в нашей семье, если у кого-то рождается новый ребенок, дают подарки всем предыдущим – от имени малыша. Когда я родилась, Саре было четырнадцать, Бенциону – двенадцать. Мама послала им подарки из роддома и сказала, что это я им дарю. Обычно, когда рождается малыш, все дарят подарки для него. У нас наоборот, всегда дарят подарки старшим детям. И даже если взрослые дети уже понимают, что подарок не совсем от малыша, это все равно работает! Потому что это в любом случае очень приятно.
Когда моему брату было чуть больше двух лет, папу посадили. Мама осталась одна.
Можете себе представить: женщина остается одна с двумя малышами, без всякой поддержки, и чем она занята? Тем, чтобы тайно доставить мужу в лагерь самые маленькие тфиллин и мацу на Песах... Она доставала и передавала папе и Танах, и Мишну, и молитвенники – все, что ему было нужно. Об этом тоже много есть в его книге.
Как я уже говорила, мама стала учительницей. Хотя ей очень нравилась ее профессия инженера-электрика, она поняла, что работая по профессии, она не сможет соблюдать Шаббат. Поэтому она пошла в школу. Как же она работала в субботу в школе? Она преподавала два раза в неделю, и, как назло, один из них был в Шаббат. Так что на уроке, который был посреди недели, мама давала новый материал – ведь нужно было делать разные опыты и т.д. А в Шаббат она опрашивала учеников. Мама была очень честным и прямым человеком. Папа ставил ученикам оценки в журнале заранее. Мама же так не могла: как можно поставить оценку прежде, чем спрашиваешь?! Это нечестно! Поэтому она просто запоминала оценки, а потом после Шаббата записывала себе на листочек, и в дальнейшем переносила в журнал. Однажды классная руководительница посмотрела журнал и увидела, что там нет оценок. Она в негодовании взяла журнал, заперла в шкаф, и сказала завучу, что в понедельник она принесет показать журнал, где Гита Биньяминовна не проставила ни одной оценки! Как она вообще работает?! Но именно в это воскресенье мама (которая была очень ответственной!) сказала себе: «Я уже давно не записывала оценки в журнал. Это неправильно». И она специально поехала в воскресенье в школу, чтобы записать оценки. Совершенно ничего не подозревая, она спросила дежурную: «А где журнал такого-то класса?» И та, так же, без всякой задней мысли, ответила: «А, я видела, как классная руководительница положила его вот в этот шкаф». Мама взяла ключ, открыла шкаф, достала журнал, проставила оценки, положила журнал на место, заперла дверцу и пошла домой.
Можете представить себе удивление учительницы, которая пришла к завучу с «уликами», и вдруг... Думаю, она так до сих пор и не знает, как оценки «прыгнули» в журнал.
Какое-то время мама работала классной руководительницей десятого класса. И она должна была присутствовать на выпускном вечере. А там же нужно пить! Вино она, конечно, пить не могла – некошерно, поэтому она говорила, что пьет только водку. Все считали маму очень «крутой». Из еды она тоже искала что-то кошерное, и никто ничего не замечал.
Мама постоянно, как и положено замужней женщине, носила головные уборы, и всегда старалась, чтобы они были красивыми и сочетались с одеждой. Поэтому все считали маму модницей. (Я тоже стараюсь всегда по-добрать головной убор в тон одежде, и помню, что когда три года жила в Америке, никто не догадывался, что я – религиозная женщина. Все думали, что это просто мой стиль. Я очень недоумевала. Мне-то казалось, что по мне это сразу видно). И у мамы, и у папы был свой вкус. Например, были цвета, которые мама не любила: черный и зеленый. Она говорила, что это цвета ведьм.
После того, как папа вернулся из лагеря, у родителей по-прежнему не было больше детей. Сначала мама не обратила внимания, что больше не беременеет – списывала это на тяжелые условия, недостаток еды и т.д. Но когда она поняла, что ей уже под сорок и поезд вот-вот уйдет, она пошла к врачу. Оказалось, что у нее была некоторая медицинская проблема. Мама начала лечиться, и в результате родилась я, а потом и Малка.
Мама была очень энергичной и активной женщиной. Но при этом, когда мы с Малкой были маленькими, мама не работала. До того, как Малке исполнилось шесть, она сидела с нами дома. Только сейчас я могу это оценить. Причем я никогда не ощущала, что маме с нами тяжело или скучно. Мама научила меня считать – и я ходила и считала до тысячи, без остановки. Как мама это выдерживала? Она научила меня и читать по-русски. На самом деле, это было интересно: сначала папа, сестра и брат научили меня буквам и огласовкам на иврите. Мне было тогда около четырех. Я их все выучила, но логику чтения не поняла вообще. То есть, если мне нужно было прочитать слово «има», я говорила так: «хирик алеф – и; патах алеф – а, патах бейс – ба, патах гимель – га, патах далет – да...», и так далее, пока не доходила до «патах мем – ма». А если слово начиналось на «тав», то я проговаривала таким образом весь алфавит. Я очень любила буквы, и повторяла это с утра до ночи. А как просто прочитать – не понимала. Мама рассказывала, что я так прожужжала ей уши, что она уже не могла это слышать. И тогда она нашла выход: она научила меня русским буквам, и, поскольку я понимала слова, я очень быстро научилась читать. И тогда я научилась и на иврите. Я до сих пор помню свое удивление: всего-навсего это от меня требуется? Это называется читать? Это же так легко!
Когда мама занималась домашними делами (готовила, мыла посуду), она все время с нами разговаривала. Она пересказывала все книги, которые прочитала, причем, объясняя, почему написано так, а не по-другому, что автор хотел передать, где он говорит неправду, а где он пытается нас запутать и так далее. Она это делала, даже когда мы были еще совсем маленькие – я помню себя года в три, как мама мне рассказывает и все объясняет. Причем именно на моем уровне, так, чтобы я поняла.
Мама и папа ради нас шли на многое. Например, мы жили в квартирах, где бытовые условия были ужасными – например, водопроводного крана в доме не было, и туалет тоже был снаружи. Нам, детям, все это вовсе не мешало, но как маме было тяжело! Для чего они выбирали такие квартиры? В них всегда был отдельный дворик, где мы могли играть, не ощущая необходимости идти гулять на улицу (и общаться там непонятно с кем...) Ради этого мама готова была пожертвовать своим комфортом. И не только комфортом. Мама была для нас готова на все! Иногда даже мне казалось, что это немного слишком. Например, однажды (уже будучи взрослой) я привезла ей красивую посуду из Америки, а она раздала ее моим сестрам, хотя ей самой она тоже была нужна. Так что пришлось еще раз покупать. С другой стороны, когда мы были маленькие, нас очень приучали к тому, что маме и папе тоже что-то нужно. Например, шоколад всегда делили поровну, и папе и маме тоже давали их долю. Мама вообще очень боялась, чтобы мы не выросли жадными. Жадность она терпеть не могла. И она очень старалась избегать того, чтобы у нас возникало ощущение, что чего-то мало, чего-то не хватает. Например, к еде у нее был такой подход: поскольку денег всегда было очень мало, она старалась купить все как можно дешевле, и готовила очень много. Она умела из дешевых продуктов сделать что-то очень вкусное. Мама боялась, что мы будем психологически голодными. Есть бедность физическая, а есть бедность психологическая. Мама понимала, что если она купит или приготовит мало (даже если это дорогая еда), и нужно будет делить на маленькие кусочки, то у детей будет ощущение голода. Этого-то она и старалась избежать. Так что мы жили «на широкую ногу».
Когда я была маленькая, у мамы и старшей сестры было одно пальто на двоих. Они выходили по очереди. А у меня никогда не было отдельной кровати. У нас вообще было всего три кровати: мамина (с ней спала и Малка), папина, и Сарина. Я спала вместе с Сарой на одной кровати, а брат спал на раскладушке. У нас был только один двустворчатый шкаф, в котором помещались вещи на один сезон, а остальные хранились в чемоданах под кроватями. Я помню, что Саре всегда приходилось, когда она мыла полы, вытаскивать эти чемоданы, а потом засовывать обратно. Но надо сказать, что все это воспринималось абсолютно спокойно. Тем более, что зачем было что-то покупать? Ведь мы же собирались в Израиль! Все годы мы жили с ощущением, что вот-вот уедем!
Израиль
Когда мы приехали в Израиль, маме было 50 лет. Мама была очень преданной нам. Ей было очень важно нас вырастить. К моменту приезда мне было 10 с половиной, но Бенцион и Сара были уже взрослыми, и маме было очень важно помочь им создать свои семьи. Ради этого в Союзе она даже сама пошла в КГБ, чтобы по-пытаться ускорить выезд. (Причем мама все просчитала: она понимала, что такое пойти в КГБ – это просто сунуться в медвежье логово. Ее могли арестовать на месте. Поэтому она пошла вместе с маленькой Малкой, рассчитывая, что женщину с ребенком вряд ли арестуют сразу же.)
Иврит мама не знала. Она знала идиш и умела читать на идиш и иврите с огласовками, но это и все. Она могла читать молитвы, биркат а-мазон, но сам язык не знала. Мама пошла в ульпан. Она тогда была психологически в нелегком состоянии, все время беспокоилась, как сможет женить старших детей. Иврит у нее не пошел. «Это как будто взять русский язык, и убрать все гласные. Как можно такое читать?» – говорила она. Она решила, что не будет тратить время и силы на его учебу, а пойдет сразу работать. Мама пошла работать и забросила ульпан.
Но однажды она по какому-то поводу пришла в больницу. И там увидела женщину, около которой непрерывно находился ее сын. Мама разговорилась с ней, и спросила, почему ее сын не отходит от нее. Та ответила, что совершенно не знает иврит, и не в состоянии разговаривать с врачами и медсестрами, так что сыну приходится все время быть рядом, чтобы переводить. Мама вернулась домой и сказала, что это просто невозможно, она не хочет, не дай Б-г, быть обузой для нас, и начала серьезно учить иврит, продолжая в то же время работать.
Когда она начала работать в «Бейт-Яакове», она еще не знала иврит, поэтому если у нее что-то просили, она просила, чтобы ей нарисовали. Кроме того, мама пошла на какие-то сложные академические курсы, где употреблялось множество специальных терминов, а она ведь еще и разговорный язык не знала. На этих курсах были все нерелегиозные, кроме мамы и матери Ципоры Харитан. В общем, маме было очень тяжело. Нельзя забывать, ей ведь было уже за 50. В таком возрасте язык дается намного труднее. Она очень расстраивалась, что она никогда не выучит иврит, и детям придется везде с ней ходить... В какой-то момент она, уже в общем-то отчаявшись, стала выписывать газету для начинающих учить иврит, она называлась «Шаар ле-Матхиль». И стала ее потихоньку читать. Потом она купила еще несколько учебников по правописанию и т.п., и вдруг – начала воспринимать язык. Я помню даже первую книгу, которую она прочитала на иврите без огласовок. В итоге мама стала разговаривать на иврите совершенно свободно, спокойно читала – полностью овладела языком. Единственное, что – она стеснялась писать записки, и старалась избежать этого любыми способами. На русском языке она писала абсолютно грамотно, и не могла вынести того, что на иврите будут орфографические ошибки.
Вообще, мы, как дети, не понимали, насколько маме было тяжело. Уже после маминой смерти я нашла ее записи, как она учила ТаНаХ. Мы пошли в школу, начали учить еврейские предметы, папа все это знал и раньше, но теперь и мы начали набираться знаний, а мама осталась как бы позади. Так что она тоже начала учиться. Она сидела и читала весь ТаНаХ, делая себе записи: кто воевал с кем и как, сколько было военных с этой стороны, а сколько – с той... У меня есть ее сидур, где она помечала, сколько Теилим она говорит каждый день. Перед свадьбой каждого из нас она ходила сорок дней к Котелю (Стене Плача). Притом, что она тяжело работала, и была уже в возрасте. Когда она все успевала – уму непостижимо!
Я думаю, один из секретов в том, что мама была не только очень энергичным, но и чрезвычайно организо-ванным человеком. Она рассказывала мне, что каждый вечер перед сном продумывает следующий день детально, со всеми мелочами. Например, если она собиралась готовить обед, она продумывала, какими именно кастрюлями будет пользоваться, чтобы не пришлось мыть лишнее. Она планировала все так, чтобы дела занимали минимальное количество времени.
Кроме того, хотя мама любила читать, и у нее были подруги, с которыми она общалась, у нее не было модного ныне понятия «личной жизни», и «времени для себя». Вся ее жизнь, все ее время были посвящены другим.
Первые годы в Израиле мама работала невероятно тяжело. Она вставала в пять-шесть утра, и шла разносить газеты. Потом, в семи до восьми она работала помощницей продавщицы – это же утренний «час пик» в мага-зинах. Потом она шла на работу в женский колледж «Бейт-Яаков», где работала лаборантом (это была ее основная работа, о ней – ниже), а после этого – в ешиву «Мир» мыть посуду. По Шаббатам она шла в ешиву, раздавала еду во время трапезы, а после Шаббата мыла там все кастрюли. Так что в пятницу я должна была полностью убрать дом, испечь пироги и т.п., потом на вечернюю трапезу мы шли к маме в ешиву, ночевали там, ели утреннюю трапезу и шли домой (старшие брат с сестрой уже были женаты к тому времени). Это было очень неудобно – нам с Малкой приходилось прятаться, везде же парни... Мы даже не могли остаться, чтобы помочь маме – ведь ребята нередко заходили на кухню, чтобы попросить добавки. Приготовить мы еще помогали, но на исходе Шаббата мама практически всегда оставалась одна. На Песах мама тоже готовила еду для американцев, которые не уезжали домой, а оставались в ешиве. Даже на Песах мы с сестрой все убирали сами, а на трапезы приходили к маме. Поэтому первые годы для нас были ничуть не легче, чем для остальных новых репатриантов. Маме было важно, чтобы ее дети не чувствовали себя вторым сортом. Она старалась помочь максимально, как только могла. У нее были четкие приоритеты в жизни. Она видела, что в Израиле, если хочешь хорошо женить ребенка, нужно купить квартиру. Именно поэтому она так тяжело работала – зарабатывала деньги на квартиры детям. И ей это удалось: буквально за несколько лет родители выплатили все долги за квартиру Сары. Бенциону они дали какую-то сумму денег на свадьбу, но квартиру – нет. «Ты – наследник, ты получишь все, что от нас останется» – говорила мама. Поэтому квартира не полагается. У мамы было сильно развито чувство справедливости. А свою квартиру они получили «в подарок» Свыше: в Израиле произошла большая инфляция, а банковская ссуда не была привязана к индексу цен, так что вместо 36 тысяч им пришлось заплатить... 36 шекелей.
Тогда папа сказал, что теперь уже не обязательно так тяжело работать, уже можно жить спокойно. Мама оветила: «У нас есть еще две девочки!» «Нужно же иметь битахон, что Б-г поможет!» – возразил папа. (Надо сказать, что прежде он этого не говорил. Он понимал, что нельзя надеяться на чудеса, а в первые годы после приезда, в той ситуации, женить детей без денег было бы слишком явным чудом, так что просто нелогично было бы говорить об этом. Битахон тоже должен опираться на какую-то реальность). Мама ответила: «Ты будешь выдавать замуж детей битахоном, а я – тяжелой работой».
Самыми тяжелыми были первые несколько лет. Эти было время, когда и денег не было вообще. Как только они появлялись – сразу же уходили на погашение долгов. Я помню, как я постоянно сидела с чужими детьми, и была очень рада, когда меня приглашали – на эти деньги мы покупали хлеб. Надо сказать, что мама всегда записывала, сколько денег мы ей давали, и всегда говорила, что она как бы берет у нас в долг, и потом вернет. И, действительно, из этих денег она потом покупала нам необходимые вещи. Причем у меня никогда не было ощущения, что эти деньги, поскольку заработаны моим трудом – мои. Все было общее. Наоборот, всегда было ощущение, что нужно всем помогать. Мы с Малкой все время приходили к старшим брату и сестре: у них же маленькие дети, им нужно помочь! Однажды Сара сломала руку, и ей тяжело было управляться с делами. В то время мама вставала еще раньше, чем обычно, приходила к Саре, одевала и собирала всех детей, и отводила в садик, чтобы Сара могла спокойно пойти на работу.
Через несколько лет произошло тяжелое событие. Сначала мама несколько раз упала, но списала это на неудобную обувь. А через пару дней она проснулась ночью с сильной головной болью. Папа сразу позвонил нашему знакомому врачу, доктору Цацкесу, и тот велел немедленно везти маму в больницу. По дороге в больницу мама потеряла сознание. Это было кровоизлияние в мозг.
Надо сказать, что родители нас не разбудили, и утром мы с Малкой проснулись, оделись и, ничего не подозревая, пошли в школу. Только вернувшись к обеду, мы узнали от папы, что произошло. Мы поехали в больницу и едва узнали маму. Это просто была не она. И она по-прежнему была без сознания. Мы сидели около мамы и беспрерывно читали Теилим. Врачи сомневались, придет ли она в себя вообще. Но через несколько дней она очнулась. В то время светских (в том числе и врачей) нельзя было заподозрить в любви к религиозным. Но это было такое явное чудо, что один из врачей подошел к нам и сказал: «У нее было очень мало шансов. Она проснулась потому, что вы так сильно молились!» Тем не менее, врачи были очень пессимистичны в своих прогнозах. Они считали, что после такого тяжелого инсульта мама вряд ли сможет восстановиться до конца. Однако, с Б-жьей помощью, в течение года она полностью вернулась к нормальной жизни. Но после этого, конечно, уже не работала так напряженно.
Основной маминой работой была работа в колледже «Бейт-Яаков» (который сейчас называется «семинар а-Яшан»). Она была лаборанткой – помогала учительницам по физике и химии проводить разные опыты. Религиозная женщина, разбирающаяся в физике и химии, – это была редкость. Мама не только готовила материалы для опытов – она самим учительницам все объясняла и рассказывала, как что работает и почему. Она знала гораздо больше, чем сами эти учительницы.
Обычно лаборанта никто не знает. Мамина же лаборатория была самым популярным местом в школе. Все, кто учились там в то время, хорошо помнят маму. Мама была очень ответственным человеком. Например, она собирала все классные журналы. Мне рассказали женщины, которые тогда были там ученицами: однажды они решили спрятать от учительницы журнал. Мама же увидела его случайно, взяла и, конечно же, отнесла на место. Она приходила на работу с кучей полезных мелочей: нитками, иголками, аптечкой «первой медицинской помощи» (еще во время войны мама прошла курс первой помощи, и умела ее оказывать), запасом бутербродов – все для девочек. Если кто-то плохо себя чувствовал, ее посылали к маме. И вот, скажем, приходит девочка к маме и говорит, что у нее болит голова и ей нужен «акамоль» (популярное обезболивающее – парацетамол). Сначала мама читала ей лекцию, минимум на пятнадцать минут, что, во-первых, женщина должна уметь терпеть. Как она собирается потом рожать, если головную боль не может вытерпеть?! Кроме того, «акамоль» плохо влияет на печень, и, в принципе, не нужно приучаться к лекарствам. И вообще, может быть, она не попила достаточно или не позавтракала. Мама начинала объяснять, как нужно правильно питаться, давала девочке добавочный бутерброд – и только потом, если действительно было нужно, давала «акамоль».
Если мама видела, что какая-то девочка бросила на пол бумажку, она подходила к ней и начинала объяснять, что так нельзя себя вести, это неправильно, нужно поднять и выбросить в мусор.
Однако все это было потому, что мама переживала за девочек, как за своих. И ученицы «Бейт-Яакова» чувствовали эту чуткость, эту отзывчивость. Они ощущали, что мама относится к ним, как к дочкам. Приходили к ней не только за таблеткой или ниткой, но и в случае, если чего-то не понимали по физике или химии, и когда им нужен был совет, психологическая поддержка. Они обожали маму. Все приглашали ее на свадьбы, и она ходила ко всем на свадьбы.
|
|
|
| |
| |
| volodintal | Дата: Четверг, 16.05.2013, 02:40 | Сообщение # 5 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 244
Награды: 5
Репутация: 2
Статус: Offline
|
Чему мама нас учила
Мама была довольно строгой, она приучала нас к дисциплине. Особенно важно для мамы было исполнение обещаний. Если ты что-то пообещал – это свято! Это нужно выполнить в любом случае. Сама она, конечно же, тоже была человеком слова, и я не помню ни разу, чтобы она не выполнила своего обещания. Такие вещи вызывают большое уважение к человеку и твердую уверенность, что на него можно положиться. Для детей это особенно важно – чтобы их родители были как скала в море жизни.
Все свои мнения мама высказывала совершенно открыто. Она вообще была очень открытым и прямым человеком. Самым прямым человеком в мире, которого я когда-либо видела. Она вообще не понимала, что такое «дипломатия». Самое большее, что мама могла сделать в определенных случаях – это не сказать, не вмешаться. Для нее это был максимальный героизм. Но идти окольным путями, пользоваться какими-то уловками – для нее было неприемлемо. Мама считала, что сказать что-то помягче, в другой форме – это просто ложь. Это неправда. А папа как раз был дипломат, и даже удивлялся, как мамина «правда в лицо» никого не обижает. Но никто на самом деле не обижался, потому что все чувствовали, что мама говорит это именно потому, что она переживает за человека, хочет ему помочь. Это исходило не из стремления самоутвердиться, отомстить, не дай Б-г, или чего-то подобного. Это было настоящее желание добра данному человеку.
Еще один интересный момент: мама всегда учила нас анализировать свои поступки, понимать мотивы своих действий. Сейчас это очень популярная вещь, называется «самоанализ». У нас в семье это было всегда. Нас учили понимать и себя, и других людей. Даже когда мы читали, мама всегда говорила: «Не читайте то, что написано. Читайте между строк!» В СССР это было очень важно – мы читали, но видели всю ту ложь, которая заполняла прессу. Вообще, родители жили в том мире, в Союзе, трезво глядя на окружающую действительность, и четко осознавая, что не принадлежат к ней. У них был свой мир. И здесь, в Израиле, это было в какой-то степени так же. Это не было вызовом или каким-то противостоянием. Просто мы – другие.
Шить и вышивать мама не умела – в ее время это все считалось мещанством. И впоследствии она очень жалела, что не умеет. Она учила нас, что женщина должна уметь шить и вышивать, и вообще – женщина должна быть женщиной, не ходить, махая руками, как солдат, ходить прямо, не сутулясь – у меня эта привычка сохранилась до сих пор. Мама даже научила меня делать реверанс. В самой себе она ощущала что-то мужское, и считала, что это неправильно. В Союзе ведь так воспитывали – что девочки должны быть, как мальчики, а мама была очень против этого. Девочки должны быть девочками.
Кроме того, она всегда говорила нам, что самый большой недостаток для женщины – это упрямство. Для семейной жизни нет ничего хуже. Женщина должна быть мягкой. Себя она считала очень упрямой и всегда переживала по этому поводу.
Мама учила нас и одеваться – что подходит каждой, что нет. У нее был прекрасный вкус, и у папы тоже. Но, надо сказать, родители никогда не давали нам указаний, они лишь советовали. Например, однажды, когда мне было лет десять (еще в Союзе), я сказала, что хочу быть археологом. Мама не стала всплескивать руками: «Ты что! Ни в коем случае! Для религиозной девушки это совершенно неподходящая профессия!» и т.п. Она просто сказала: «У тебя может быть проблема с ихудом». Само собой разумелось, что я должна выбрать такую профессию, при которой смогу соблюдать заповеди. Ведь это – главная цель. Причем я не помню, чтобы родители специально много говорили об этом, о заповедях вообще. Это просто была жизнь. Я помню, как мама зажигала субботние свечи, а мы бежали проверить, не видно ли их с улицы. Помню, как мама ходила молиться в Рош а-Шана и Йом-Кипур в официальную синагогу и брала меня с собой (где-то лет с трех до шести). Она давала мне пакет с едой, как и сейчас детям дают, чтобы сидели тихо. Мне, конечно, казалось, что я никому не мешала. Я бродила среди молящихся, заглядывала им в лица, и видела, что все очень плакали. А когда мне уже исполнилось лет семь, уже было опасно меня брать в ту синагогу, и я ходила в тайную синагогу на дому.
Когда у нас возникали какие-то вопросы, мы всегда могли прийти к родителям и спросить что угодно. Мама очень спокойно относилась ко всему. Не было такого, что «неудобно» что-то спросить или сделать. Мама говорила, что единственное, что неудобно – это надевать брюки через голову. Папа еще иногда говорил, что, может быть, это неудобно, это кого-то заденет, может быть, не нужно прямо... У мамы не было таких сомнений, «комплексов», как сейчас говорят. Надо что-то сделать – делаем. Не надо – не делаем.
Отношения между родителями
Как я уже говорила, мама была очень организованным человеком. Она пыталась организовать и папу. Папа писал всегда все записи на записках. У него всегда были карманы полны их, а если папа выложил куда-то свои записки, к этому месту нельзя было даже приближаться, чтобы, не дай Б-г, что-то не сдвинулось. Ведь тогда их нужно заново раскладывать по местам. Обычно папа выкладывал их на стол и в пятницу сам все разбирал. Маме это не очень нравилось, и она постоянно покупала папе записные книжки. (Однако эти записки действительно никто не трогал. Вообще, в нашей семье очень трепетно охраняли личное пространство каждого: например, нельзя было трогать чужие вещи. Причем это относилось и к детям. У меня был свой выдвижной ящик, и никому из членов семьи даже в голову не могло прийти открыть его и что-то там искать. Я сама один раз, перед Песахом, желая помочь, решила сложить папины пиджаки. А оказалось, что они у него были разложены отдельно: в одном месте – те, которые надо проверять на шаатнез, а в другом – уже проверенные. Когда папа мне объяснил, что я натворила, я была в шоке...) Кроме того, если кто-то звонил, когда папы не было, мама напоминала ему перезвонить, причем в том порядке, в котором люди звонили.
Также мама очень заботилась о папином здоровье, и старалась оградить его, чтобы люди его не использовали. Она считала, что иногда нужно остановиться, не делать больше, чем ты в состоянии, – это просто вредно для здоровья. Мама папу охраняла. Надо сказать, что он ее слушался, но в какой-то момент... убегал.
Но в целом, нужно сказать, родители давали друг другу много свободы. Они не пытались изменить друг друга. Каждый из них принимал другого таким, какой он есть, и боролся лишь со своими собственными недостатками. Мама говорила: «Я такая упрямая, это так плохо»; папа говорил: «Я такой вспыльчивый, это так плохо». И они работали над собой. Надо сказать, что папина вспыльчивость не проявлялась так, чтобы ее было заметно. Он просто сам это знал. Он всегда говорил: «Бли каас (не злиться)!» И в первую очередь он говорил это для себя. То есть не было такого, чтобы они указывали на слабости друг друга. Каждый занимался своим. Если что-то и говорилось, то в шутливой, совершенно безобидной форме. Например, мама говорила папе: «Я не понимаю, ты так плохо ориентируешься, как же ты всюду доходишь раньше меня?»
Еще один интересный момент: у мамы и папы не было деления «твои родственники» и «мои родственники». Когда умерла тетя Келя (она умерла тоже довольно молодой) и нужно было помогать моим двоюродным братьям и сестрам, папа переживал за них не меньше, а может, и больше, чем мама. Вообще, и у нее, и у отца не было понятия «я» и «кто-то другой». Всегда было «мы». Если кому-то плохо – значит, и нам плохо. Неважно, родственник ли это, или чужой человек. Помощь другим для родителей была чем-то естественным, само собой разумеющимся. Вся мамина семья такая – и ее мама, и ее сестры. Никто из них и представить себе не мог, как можно не помочь тому, кто нуждается в помощи. Мама никогда ничего не игнорировала. И мама, и папа были очень неравнодушными и отзывчивыми людьми. Они никогда не проходили мимо.
Уважаемые читатели! Если вы хотите узнать дополнительные подробности о жизни раббанит Гиты-Леи, а также всей необыкновенной семьи Зильбер, вы можете прочитать об этом в книге рава Ицхака Зильбера «Чтобы ты остался евреем».
Опубликовано в журнале "Беерот Ицхак", номер 17
|
|
|
| |
| |
| volodintal | Дата: Четверг, 16.05.2013, 04:16 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Проверенные
Сообщений: 244
Награды: 5
Репутация: 2
Статус: Offline
|
Эту страницу мы бы хотели посвятить скорейшему выздоровлению:
Сара Рухл бат Нехама Нина,
Эла Хая бат Мая,
Исраэль Меир бен Рахель Лея
Хая Мушка бат Ривка
Ицхак Хаим бен Сара
Хая Ида бат Лея
Рефаэль Игорь бен Анна
Маор бен Гила
Александр бен Виктория
Йаков бен Тамар
Хаим Нохум бен Хая Това
Фейга бат Сара Ривка
Сара Ривка бат Фейга
Аарон бен Голда
Элишева бат Лиора
Элиягу бен Шейна Яффа
Яэль бат Авраам
Илана Хая Шейна Перл бат Римма
Моше Лейб Арон Йосеф бен Сара Голда
Рахель бат Сара
Вивиан бат Андреа
Элияу бен Вивиан
Леонид бен Лея
Альта Хана бат Сара
Сара Малка бас Либа Леа
Якова бен Хана
Легких родов (лейда кала) удачи в делах:
Таль бат Лилия
И для поднятия души (илуй нешама):
Юлия бат Авраам,
Леонид бен Мойсей,
Вела бат Шика
Надеемся, что с Б-жьей помощью, слова Торы, приведенные на этой странице станут в заслугу этих людей и помогут им в быстрейшем выздоровлении и поднятии святых душ. Каждый участвующий в распространении этой страницы удостоится бесконечных заслуг в этом и будущем мире!
|
|
|
| |
| |
